Свою первую постановку “Бега” я посмотрела в 2004 году в “Табакерке”, сидя в режиссерском кресле Олега Павловича. Вторую – в сентябре 2019-го, в МХТ, для которого Булгаков и написал пьесу. Точнее, посвятил ее актерам-турбинцам В. Соколовой, Н. Хмелеву, М. Яншину. В обоих случаях создалось устойчивое впечатление, что ни Елене Невежиной, ни Сергею Женовачу не удалось перенести на сцену саму метафизику продленности, психоделики, тесным образом связанных с христианским учением, что было заложено автором.
Михаил Булгаков написал “Бег” благодаря воспоминаниям об эмиграции своей жены Л.Е. Белозерской, чтению книги белого генерала Слащова-Крымского (“Требую суда общества и гласности. Оборона и сдача Крыма. Мемуары и документы”), изданной в Константинополе в 1921 году.
В спектакле в “Табакерке”, где Хлудова играл Андрей Смоляков, Чарноту – Андрей Мохов, чувствовался дух студийности, камерности. В новой инсценировке в МХТ имени А.П. Чехова – сознательное усечение ряда эпизодов, желание создать спектакль не ансамблевый, как это удалось в киношедевре Наумову и Алову. А на двоих – на Анатолия Белого-Хлудова и Михаила Пореченкова – Чарноту. Ощущалось, что Женовач во многом шел методом от противного, делал все, чтобы его спектакль не сравнивали с киноБегом.
Заголовком к этому очерку стала антицитата. Как многие помнят, ремаркой к монологу красноречивого вестового Крапилина стала фраза “Заносясь в гибельные выси”.
В самой пьесе тема бега развивается в нескольких плоскостях – в конфликте белых и красных, между прошлым и будущим, между землей (“Паскудным царством”) и небом, реальностью, снами и Царствием Божьим. В нем и пробуются герои, очевидно, что бег идет не по горизонтали, а по вертикали – робкие или смелые шаги навстречу Царствию. Диалектику закладывают и сами исторические события, и камертон из Евангелия от Луки – “Аще Царство разделится, вскоре разорится”. Каждый из беглецов уже зажат безвременьем, усугубленным мотивом утраты Дома, утрированного в частый образ драматурга – в товарищество.
Корзухин говорит: “Ну, схватили Серафиму Владимировну, ну что же я могу сделать? Ну, погибнет, ну, царство небесное. Что же, мне из-за нее самому лишаться жизни?”
От скуки ночью в купе читает Библию Хлудов. И читая “кто дожидается, тот дождется” думает о том, что ожидание – это промедление, “тот красных дождется”.
У Булгакова рушится-исчезает вся субстанция Империи, вся космогония, созданная из живого и неживого мира. Проваливаются сквозь землю люди, сворачиваются карты, тают телефоны, тушатся свечи в монастыре, горит пушной товар. Советская реальность даже не в стадии становления, она в протоплазме. Женовачу удалось сделать главным героем пьесы именно эту грязь, месиво, в которую втаптывается старая жизнь, с ней происходят уродливые метаморфозы. Сцена усеяна “трупами” – из этих статистов в эпизодах выскакивают то вооруженные солдаты, то появляются по-кафкиански зооморфные персонажи – любимцы тараканьего бога Артура. Они “бегут”, точнее, здесь ползут, напоминая чудовищ из мезозоя. Сама Любовь Белозерская подтверждала, что никаких тараканьих бегов не было, в комментарии к пьесе в полном собрании сочинений читаем, что образ этот писатель взял у Аркадия Аверченко, из “Записок простодушного” (1922) о жизни эмигрантов в Константинополе.
Булгаков пишет о сцене в монастыре как о Ноевом Ковчеге. И еще важно: Хлудов у него сидит на высоком табурете, скованный душевным болезненным холодом, который пробивает лихорадка и бред. Эти образы и становятся в основу сценографии Женовача (художник Александр Боровский).
Эта деревянная, кренящаяся, временами разводная конструкция как будто нависает над зрительным залом. Ее можно считывать как палубу гибнущего корабля, ищущего нового берега, и как эшафот, где мачты – они же фонари с повешенными.
Всю психоделику, трагизм булгаковской пьесы тянет исключительно Хлудов-Белый. Тут даже фамилия актера помогает создавать достоверный образ белого генерала.
Гротесковость, трагикомизм Чарноты в исполнении Пореченкова, не сопоставимого с блистательным Михаилом Ульяновым, выглядят плоской, балаганной.
Тандема Серафимы и ее Рыцаря Голубкова тоже нет. Он просто слит крайне слабым кастингом. Женскую часть страдания вынуждена в одиночку тянуть Ирина Пегова. Ее Люська – это русская деваха, как будто вчерашняя крепостная, попавшая в водоворот истории. А ведь у Булгакова полковой женой Чарноты становится ни много ни мало…дочь губернатора.
Еще одна скороговорка спектакля – роль Крапилина. У автора на минуты обретающего свободу честного человека. И гибнущего не из-за того, что рабство в нем победило, а потому что из Царства Божьего его возвращает устав. В четвертом сне автор пишет “твой голос должен быть тяжелым и медным”, намекая, что для Хлудова его обвинения – это трубы Страшного Суда. Но Женовач, как будто припоминая капитана Тушина, доводит этот сквозной образ пьесы до местечковости, Крапилин – Иван-дурак, юродивый, шепелявый, как будто стендап-комик болтает свою правду как анекдот, на судьбу Хлудова она уже не распространяется. У Булгакова в диалогах Крапилина и Романа Валерьяновича уже есть зачатки встречи Иешуа и Пилата, их лунной проходке. Женовач полностью вырезает христианскую глубину поединка.
Сталин поставил условием разрешения пьесы дописать еще несколько снов, где были бы изображены “внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР”. “Бег” в том виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление”, – писал он Билль-Белоцерковскому.
Анатолий Смелянский в послесловии “Драмы и театр Михаила Булгакова” к изданию “Бега” в полном собрании сочинений пишет, что через несколько лет после запрета “Бега” А. Афиногенов завел о пьесе разговор с автором и стал советовать исправить вторую часть, чтобы пьеса стала “политически верной”. Диалог этот записала Елена Сергеевна Булгакова в своих дневниках. Там писатель объясняет – эта пьеса не об эмигрантах, не о беге туда и обратно, она о “беге времени”, о том, какой ценой искупаются в истории людские страсти и человеческие страдания.
Можно утверждать, что булгаковский замысел в этом спектакле полностью доносит сценография – ее молчаливо-кричащий ужас, шепоты, вой ветра. Сострадать бегущим здесь не получается.
—
Валерия Олюнина
Фото: официальные соцсети МХТ им. А.П. Чехова.
___
