Его замечаешь даже в небольших ролях, у него чудесный голос и необычная пластика, ему интересно всё, с чем соприкасается его профессия. ВАЛЕРИЙ УШАКОВ окончил ТИ им. Б. Щукина, курс Владимира Владимировича Иванова, более десяти лет играет на сцене Театра им. Е. Вахтангова, пишет сценарии и ищет себя в литературе. Он написал инсценировку для спектакля «Вся жизнь впереди» Театра С.А.Д., в этом же театре дебютировал в качестве режиссёра со спектаклем «Маркес. Без слов». На данный момент Валерий репетирует в двух новых постановках Театра им. Е. Вахтангова.
— Валерий, расскажи про своё детство. Ты же родился не здесь? Приехал с Кавказа?
— Родился я в Советском Союзе — он был большой. Это сейчас есть Москва и всё остальное. Тогда было чуть по-другому. Я лет с восьми жил в Подмосковье, в городе Ивантеевка. А до этого возраста — с бабушкой на Кавказе в станице Куринская Апшеронского района. Там я окончил первый класс, а потом уже переехал сюда. Ещё старики рассказывали, что станица получила своё название от Куринского полка, который участвовал в войне 1812 года. Их потомки до сих пор живут в станице. А во время Второй мировой войны в этом месте шли страшные бои. В станице стоит памятник павшим, и около него порядка нескольких тысяч могил солдат, которые были только из этой деревни. Несколько тысяч — в братской могиле. Я в прошлом году познакомился с женщиной, — она какое-то время назад записывала на видеокамеру рассказы стариков, собрала большую библиотеку, которая сейчас никому не нужна и хранится в каких-то фондах. И старики ей рассказывали, что после войны они шли в горы, в лес, и куда ни кинь взгляд — везде лежали кости, — они лежали на земле, как множество спичек, рассыпанных из коробка. И люди после войны много лет ходили с корзинами и собирали эти кости, чтобы предать их земле. А нас, когда я учился в первом классе, на уроке труда водили в эти места, и мы собирали гильзы, патроны, оставшиеся после войны. А если находили мины, вызывались саперы. Вот в этом месте я жил первые свои годы и окончил первый класс. Естественно, я потом приезжал к бабушке каждый год на каникулы.
— Почему так получилось, что семья в Подмосковье перебралась?
— Я пошел в школу в 93-ем году. Советский Союз умирал, как какое-то больное чудовище, люди просыпались не у себя дома, приходилось менять дома, родину и искать новые места жительства. Высшее военное командование, люди, достигшие профессиональных вершин, вынуждены были в эти года ездить с вьетнамскими сумками в Китай, чтобы заработать. Жить было не на что. Это коснулось и моей семьи. Я жил с бабушкой, пока мои родители перебирались в другой город, обустраивались, а потом забрали меня к себе. Нас было много таких детей, которые переехали в это время в другие города, а летом приезжали к бабушкам и дедушкам. Я до сих пор дружу с ребятами, с которыми провел детство.
— Ты был общительным ребёнком или предпочитал уединение?
— Ребёнком — это какой возраст? Я, конечно, не ребенок, но я этот переход как-то не заметил, мне кажется во мне по-прежнему ещё есть что-то детское.
Но, если совсем про детство. Я был очень общительным, но и уединение мне было не чуждо. Я всегда любил и люблю компании, люблю заводить новые знакомства, люблю поговорить.
— Когда ты переехал с Кавказа в Ивантеевку, почувствовал какую-то перемену в обстановке? Или был маленький, перемена была не столь заметна?
— Очень остро почувствовал. Мне кажется в детстве подобные вещи острее чувствуешь. Взрослый вынужден приспосабливаться ко всему, ищет компромиссы, а ребёнок же их не ищет. Если ты выходишь на улицу и холодно, то ты себе это рационально объясняешь, а ребёнок с этим не мирится, он не понимает, что это надо принять как должное. Климатическая разница большая. На Кавказе тепло, солнце. Здесь нет солнца, холодно во всём.
— И в людях тоже?
— Сейчас я бы, наверное, подчеркнул другие черты в людях там и здесь. Не скажу, что тут люди холоднее, — они просто другие. Там люди не буржуазные, назовем их так. У них нет видимых соблазнов. Человек живёт себе на природе и, например, не задается вопросом о том, что он проживет жизнь, не побывав в Тайланде. Для него счастье заключается в другом. В городе больше возможностей, чем в деревне, но и больше соблазнов.
Когда я пошел в школу, все одевались на рынках, работы не было, жили в каких-то полу-коммуналках. У меня была обычная тетрадка, резали секатором палочки для счёта — это я всё помню. Но, когда я пришел во 2 класс уже в городе, – был выбор тетрадок, и дети хотели тетрадки с кумирами того времени, например, с «Терминатором». Общество становилось другим, и люди становились другими.
Живя в деревне, я не понимал, как может быть, что у тебя что-то хуже или лучше, чем у другого. А здесь это стало появляться и подчеркиваться: у кого какие родители, какая машина, кто как одевается. А это воспитывает человека, который счастлив только в одном случае, – когда у соседа хуже, чем у тебя. И самое, наверное, острое ощущение было то, что в деревне ты пришёл после школы, ещё тепло осенью, и ты можешь находиться во дворе или идти к кому-то в гости. А город был не приспособлен для такой жизни. Тут куда пойдешь? Идёшь в свою квартиру, в гости не особо принято ходить. Вот это было потрясение, но потом быстро привык.
— От города не устаешь?
— Я думаю, здесь все устают. Нет исключений. Москва абсолютно вампирическая. Я уверен, что есть города, где жить — счастье, но это не Москва. Ей надо отдавать много энергии. Благо сейчас город меняется, его пытаются сделать более приспособленным для жизни, для людей, – это мне нравится, но это процесс многолетний. Когда устаю, уезжаю в Подмосковье на день-два. Но область уже тоже становится районом Москвы, — частные кварталы застраиваются высокими домами, машин и людей стало больше. Хотя и в Подмосковье все города различаются, в них даже маршрутки разные.
Мы когда едем на гастроли, мне интересно покататься на общественном транспорте, сравнить. Например, есть такой город Элиста — столица Калмыкии. Я там был лет 7 назад. Вот там, по впечатлению, люди живут еще году в 94-ом. Все ходят в кожаных куртках, в тёмных очках, с барсетками. Элиста когда-то была ссылочным местом, а сейчас город окружен тюрьмами. У них находиться опасно для жизни, тебя сразу начинают «пасти». Вот у них в маршрутках есть специальный человек, который открывает и закрывает двери, объявляет станции. Я такого больше нигде не видел. Мы, когда зашли, он закрыл дверь и сразу нам: «А вы не местные, да?». Начал выяснять откуда мы, кто мы. Вся маршрутка слушала, — было жутковато. А Москва? Комфортный город, город с большими возможностями, но это город одиноких людей.
— Почему одиноких людей?
— Любой мегаполис направлен, скажем так, на общество буржуазного потребления, на фрустрацию. Ты зарабатываешь, чтобы что-то купить, ты покупаешь, тебя что-то не устраивает, тебе хочется больше квартиру или лучше машину, снова зарабатываешь, и так до бесконечности. И эта недостижимая цель не делает тебя счастливым. Это скорее момент «обложки для соседа». Ты счастлив не для себя. Ты достигаешь чего-то, а хочется ещё больше. Возбуждение максимальное, а удовлетворения нет. И начинается фрустрация, которая уже медицинский термин.
В большом городе не знают, что такое выходные. Работают 24 часа в сутки. Ты много работаешь, у тебя нет времени даже на себя, не говоря уж о другом человеке, гонишься за каким-то недостижимым счастьем. Поэтому, конечно, любой мегаполис — это город одиноких людей. И Москва в том числе.
— Ты считаешь себя одиноким человеком?
— Одиночество — это данность каждого человека. Другое дело — чувствуешь ты себя одиноким или нет, считаешь это проблемой или нет. Я не считаю себя одиноким. Но для моей профессии всегда должна быть возможность остаться одному. На этом всё строится: писатель запирается в кабинете на год и пишет роман, художник запирается в мастерской и пишет картину. Я недавно передачу про Лермонтова смотрел… Он же служил в армии, воевал на Кавказе. Какое тут одиночество? Но есть несколько эпизодов в его жизни, когда он исчезал, и его никто не мог найти. И в эти периоды появились «Мцыри», «Маскарад», «Демон». У Пушкина самое плодотворное время — либо, когда он был в ссылке, либо, когда путешествовал. Творческому человеку нужен момент сосредоточения, ухода в себя — это для него, как рабочее место. Я сейчас вспомнил, что дочь Михаила Ульянова рассказывала, что у него был кабинет, он там сидел, работал, учил текст и приходил после спектакля, молча проходил в кабинет, запирался, потом выходил и уже общался с домашними. Ему нужно было побыть одному.
Есть коммерческая книга Константина Станиславского «Работа актёра над собой», — в ней описано, как стать актёром, как сыграть, как загримироваться, как войти в роль. Но там нет ни одной строчки, как из роли выйти, что нужно сделать, чтобы просто не сойти с ума? Если ты занимаешься спортом, есть же миллион теорий и практик, как спортсмены восстанавливаются после соревнований, после травм, как отдыхают, что едят, какие лекарства принимают. А для актёра подобного нет, — как выйти из роли нигде не описано. Этот момент не изучен должным образом.
— Тебе много времени надо, чтобы из роли выйти? У тебя есть свой способ?
— Из всех ролей по-разному. Не могу ответить на этот вопрос, — я в поиске, меня это очень волнует.
— Как ты перезагружаешься, когда устаёшь и надо обновиться, или переключиться после стресса? Бывают же стрессы в жизни?
— У меня нет рецептуры. Тут я тоже всё время в поиске новых рецептов, как набраться энергии. Нужен, наверное, некий план бездействия — уехать за город, либо в путешествие, иногда общение с новыми людьми помогает. Новая интересная информация меня перезагружает, переключение на чтение сценариев, книг. Но, чтобы я отдыхал в работе, такого нет. Мне кажется, это лукавство, когда говорят, что работа приносит удовольствие, и ты не устаешь. Это, только если ничего не делать, то не устанешь.
Иногда мне достаточно дня или полдня ничего не делать, чтобы восстановиться, и энергии хватит на полгода, а иногда я могу отдохнуть 2 недели, а мне энергии хватит на одну. С чем это связано, как это работает — я не знаю.
— Валер, а давай вернемся к началу твоей профессиональной деятельности, – к поступлению в институт. Как ты решил поступать в театральный?
— У меня семья врачей. С детства все хотели, чтобы я продолжил династию. И я был к этому готов. Но ещё со школы, класса с пятого, я выигрывал все конкурсы чтецов, в которых участвовал. А идея родилась в классе 10, когда все пошли на подготовительные курсы, репетиторов наняли. И я подумал, что надо что-то делать. Решил поступать в театральный, понял, что врачом не стану. Но мне недавно мама сказала, что я хотел с детства в актёрскую профессию, хотя я это не помню. И вот я захотел в 11 классе поступить на режиссуру во ВГИК, снимать кино. Мне было 16 лет. Я поступал, но мне сказали, что я маленький, что эта профессия ещё не для меня. Потом в коридоре меня подозвала женщина, которая преподавала на сценарном факультете, и говорит: «Ну стань хотя бы для начала актёром». И её «хотя бы» в меня очень попало, — я решил, что это прекрасно, когда режиссёр обладает профессией актёра. Подумал: «Ладно я сейчас поступлю на актёра, поучусь, а потом уже поступлю на режиссёра».
На актёрский я поступал 3 года: после 10-го класса, — я думал, что если поступлю, закончу экстерном школу — не поступил; после 11-го — не поступил; год я подождал и поступил в 2004-м в Щукинское училище к Владимиру Владимировичу Иванову. Поступил, стал учиться, но постоянно думал о режиссуре, что я буду снимать, уйду во ВГИК, даже была возможность. Но так и доучился в Щукинском. Когда заканчивал, меня пригласили в труппу Театра Вахтангова. Тут я подумал: «Ну ладно, пойду поработаю немножко в театре, посмотрю как и что».
Когда началась работа в театре стало понятно, что мне это интересно, я хочу поработать здесь в эпоху Римаса Туминаса. Если честно признаться, мне было не всё близко, но я понимал, что наступают очень интересные времена и, что я не найду таких учителей в другом месте, как те мастера, которые сосредоточены здесь в этот период времени: Римас Туминас, Владимир Мирзоев, Юрий Бутусов и, конечно, мой педагог Владимир Иванов. Здесь ремесло передаётся из рук в руки. Ведь Вахтангов работал со Станиславским, а потом учил Рубена Николаевича Симонова. А Юрий Петрович Любимов 20 лет служил артистом в Театре Вахтангова и сидел в одной гримерке с Рубеном Симоновым, был его дублёром. Любимов читал стихи так, как это делал Рубен Симонов, которого учил Вахтангов. А если кто слышал, как читал стихи Любимов, тот понимает, что Владимир Высоцкий — его артист, читал стихи также, как и он. Эта преемственность живая, её не почерпнешь в учебниках, на курсах, а только в этих стенах. Не научишься на видеокурсах в ютюбе. У любого художника должно быть традиционное образование, а потом он уже может развиваться в разные стороны, придумывать что-то своё. И я понял, что мне надо еще поучиться здесь, сколько бы это времени не заняло. Вот работаю в Театре Вахтангова до сих пор. Но кино не отпускает.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ (перейдите по ссылке)
—
Наталия Козлова
Заглавное фото: сцена из спектакля “Бовари”, фотограф – Елена Никитченко
___