В конце мая в Москву в рамках проекта фестиваля «Золотая маска» «Достоевский и театр» приезжал на гастроли Малый Драматический Театр – Театр Европы (г. Санкт-Петербург) с осенней премьерой «Братья Карамазовы» в постановке Льва Додина. Додин в Москве – это всегда большое событие. Да и любая премьера Льва Абрамовича в театре – это явление, требующее внимания.
«Карамазовых» репетировали достаточно долго – четыре года – и густонаселенный роман Фёдора Достоевского в результате превратился в пьесу режиссёра по мотивам произведения автора с семью персонажами.
На сцене черная коробка (сценограф – Александр Боровский, художник по свету – Дамир Исмагилов), по которой разгуливает световой прожектор, идущий сверху от колосников, луч высвечивает круглолицего молодого человека в монашеской рясе, он медленно переодевается в мирское. Это Алёша (Евгений Санников) – младший брат из семьи Карамазовых. «Меня в мир послали. Говорят, в миру мира нет, поэтому посылаем тебя на послушание в мир», – произносит он. Алёша переодевается, поворачивается направо и идет навстречу движущейся стене с ячейками софитов. В стене оказывается проём, ровно такой, чтобы Алёша смог пройти сквозь него и войти в мир Карамазовых.
Оказавшись в черном кубе, Алеша наблюдает, как из погреба, будто из преисподней на суд, постепенно появляются другие действующие лица этой истории: Фёдор Карамазов (Игорь Иванов), Дмитрий Карамазов (Игорь Черневич), Иван Карамазов (Станислав Никольский), Катерина Ивановна (Елизавета Боярская), Аграфена Александровна (Екатерина Тарасова), Павел Смердяков (Олег Рязанцев).
Их ровно семь: семь самых близких друг другу людей и самых далеких друг от друга, семь звеньев цепи, крепко спаянных. Они все постоянно находятся в черном квадрате, солируя в своих сценах, и уходя в тень, становясь слушателем – именно слушателем, а не отстранённым лицом – сцен других героев, физически реагируя и слыша, а порой и вбрасывая реплику. Лев Додин буквально плетет эту иронично-драматичную историю из кружевного, но уже потемневшего, облака в набухающую грозовую тучу. Фразы героев переплетаются, цепляются, дополняются, повторяются. Здесь все будто исповедываются перед Алёшей и друг перед другом.
Слева от зрителя, у стены на сцене, свалена груда совершенно разномастных стульев. По бокам находятся конструкции с ячейками софитов, в глубине – черная стена, а луч сверху продолжает весь спектакль бродить, подсвечивая кого-то из героев, а иногда и заглядывая в зал, словно передавая эстафету для мысленного продолжения диалогов зрителю, давая ему понять, что он тоже из «мира, в котором мира нет».
Старшего Карамазова играет Игорь Иванов. Он аристократичный, усталый и спокойный внешне, но с уймой грехов и сильным нервом внутри, он не любит своих детей, а любит женщин и деньги, но при этом и жить без детей не может. Дмитрий, старший сын, словно неповзрослевший до конца ребенок, но при этом уже седой мужчина, в нем горят страсти жизни, но нерв, в отличие от отца, не внутри, а бьет по всем рядом находящимся. Он любит и не любит одновременно. Ему надо искать адреналин то в игре, то в отношениях. И он его находит и выплескивает. Иван, словно черт, рыжий черт – он тоже играет, но играет в отношения с Богом и с Дьяволом, проверяя, накажут ли его за грехи, или все это ерунда, ведь если нет «жизни вечной, значит позволено все». Игроки здесь все, все ведут свою игру. Екатерина – генеральская дочка, её козырное «очко» – это Дмитрий, поэтому она не хочет терять его, он – её Бог, и она готова согласиться на все, даже на унижение, пока… пока не найдет другую игру и другого Бога. Грушенька жонглирует мужчинами: если он уже готов быть с ней, то надо его оттолкнуть, а если невинен, как Алеша, то почему бы не соблазнить, доказав себе лишний раз, как сильны ее чары – она сама для себя богиня. У Смердякова, вероятного внебрачного сына Фёдора Карамазова, своя игра – от наблюдателя до карателя. Алеша же пока пытается понять правила, но приходит к выводу: «Чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности». На сцене все – пешки и ферзи, все виновны и все невиновны, все шулера и благородные люди, поэтому они и не покидают её. И даже после своей смерти старший Карамазов является на сцену уже в качестве судьи над своими сыновьями.
Вроде бы на совершенно пустой сцене, герои всего-то и разговаривают, просто перемещаются, соприкасаются, поют и танцуют, особенно неистово танцуют в конце спектакля. Но действо летит так стремительно, что успеваешь только выхватывать фразы, следить за движением тела, ловить эротические посылы, при этом стремительность эта совсем небыстрая, она скорее в ритме джаза, но оторваться невозможно. Невозможно не думать вместе с героями, не сопереживать и даже где-то не осуждать (хотя кто мы такие, чтобы судить?). И это тоже вопрос из действа.
В «Братьях Карамазовых» Додина можно в каждом действующем лице увидеть отсылы к другим героям Достоевского: князю Мышкину, Раскольникову, Настасье Филипповне, Аглае, Алексею Ивановичу и многим другим менее главным, они словно слились во всех этих персонажах.
В спектакле по переписанному Достоевскому всё равно остается очень много самого Достоевского, но все это подано под каким-то новым «соусом»… Додинским. Кажется, так не ставил раньше и сам режиссёр, решивший показать, что и он умеет чувствовать время и современный театр, но чувствовать, не отступая от себя самого. Костюмы, шинели и стулья. Семь человек и только диалоги. Темный цвет и женские ножки. Медлительно и при этом стремительно. Мелодраматично, сочувственно, но при этом греховно и страстно. По-человечески, но с животными инстинктами. По-доброму, но и зло. По Достоевскому, но по-додински. Именно так сплетена эта история, где герои рассуждают о добре и зле, о счастье и горе, о Боге и Дьяволе, о добродетелях и пороках.
Выслушав всех, попытавшись понять, Алёша так и не может им ничем помочь, а только больше познает себя, что он тоже Карамазов, и что недалеко ушел от них, просто он ещё в начале пути.
«Раскинулось небо широко,
Теряются волны вдали.
Отсюда уйдем мы далеко,
Подальше
от грешной земли», –
пострадав, пофилософствовав, погрешив, шесть героев этой истории пускаются в отчаянный последний пляс под песню «Моряк» перед надвигающейся стеной, а Алёша вновь проходит через нее назад. И остаётся один на сцене. Все вернулось к началу? Нет, Алёша уже не станет прежним, это просто уже начало другой истории.
___
Наталия Козлова
Фото: Страница спектакля на сайте МДТ-Театра Европы
Сайт театральной премии и фестиваля «Золотая маска»
___