У неё княжеское имя, сильная воля и твердый характер. В творческом плане героине моего интервью, кажется, подвластно всё. Она становится важным звеном любого проекта, который встречается на её пути. ОЛЬГА ПРИХУДАЙЛОВА – актриса, хореограф, танцор, режиссер, коуч, преподаватель. С Ольгой мы поговорили о значимых этапах в её жизни и профессии, а ещё – о семье и о любви.
Ольга, ты родилась в Москве?
Да, я коренная москвичка в пятом поколении. Могу этим гордиться.
Расскажешь о своих родителях?
С удовольствием. Я благодарна своим родителям за то, что во мне заложено умение преодолевать. У меня папа был военным офицером, полковником и просто гениальным человеком. В своё время, именно его отдел разработал космический корабль-ракетоплан «Буран» – это было его детище. И, конечно, для папы была великая трагедия, когда развалилась космическая отрасль, и в 90-е годы офицеров – красивых и умных людей – вынуждены были разжаловать и убрать.
Наш дом всегда был полон гостей. К нам приходили красивейшие люди. Я любовалась высокими мужчинами в форме, которые всегда шутили. Конечно, все посиделки проходили на кухне, но при этом кухня была еще и пространством для работы с чертежами. У нас была настоящая московская квартира – с друзьями и пирогами. Я помню, как мы всегда ходили гулять на 7 ноября. Такие воспоминания остаются на всю твою жизнь.
Но всё изменилось, когда перестал существовать Советский Союз. У многих людей, в том числе и у моего отца, произошел психологический слом после распада СССР. Большая часть великих умов резко перестала быть нужна. Они должны были приобретать киоски и заниматься тем, что им совсем не свойственно… Но, такова наша история…
Ты по характеру больше похожа на отца?
Да, я больше в отца. У меня корни именно прихудайловские. Это военный род, с военными обязанностями. Мой дед, Прихудайлов, воевал, начиная с Финской войны, и прошел всю Вторую мировую. Мой дедушка по маминой линии испытывал танки, которые затем поставляли на фронт. От них мне передалась природная честность. Она мне сильно мешала в какой-то момент, потому что мне приходилось ломать себя… под общество – назовем это так. А еще в моей семье всегда у всех было отличное чувство юмора, которое спасало.
Мама твоя кто по профессии?
Мама моя, Ольга Павловна, – международный технический инженер-переводчик. Она и папа долгое время были засекреченными. Позже ограничения сняли, и мама ездила на работу за границу.
Я сейчас понимаю, что она, видимо, не знала, как со мной справляться, с моей энергией, которая досталась мне от рода Прихудайловых, и просто мне не мешала. В этом проявлялась её любовь. Я сама-то со своим активным темпераментом научилась справляться только сейчас. Моя энергия – это мощный мужской клан, перетёкший в женское тело.
Я благодарна своим родителям и всем тем, кто был рядом в советский период. Это было время, от которого у меня не осталось плохих воспоминаний. Я люблю то время. Хотя нет… Одно скверное воспоминание из начала 90-х всё-таки осталось. Это Арбат. Я до сих пор ненавижу это место. Когда пошел раскол страны, я прям помню тот Арбат: мельтешение некрасивых людей, проституток, фарцовщиков, какие-то летающие от ветра грязные пакеты, помню, как кто-то пытается завоевать пространство для своей точки на Арбате, помню брейк-дансеров с магнитофонами через плечо, брюки-бананы, брюки-любера… Для меня цветной мир, который был у меня дома, в этот момент превратился в черно-белый. Поэтому я не люблю Старый Арбат до сих пор. А вот свою улицу Герасима Курина обожаю – это мое место силы. Когда иду по ней, то меня будто заштопывает изнутри, а кровь по сосудам начинает бежать быстрее.
Ещё есть интересная подробность про мою семью и Москву: моя бабушка Ольга Наумовна родилась в Сухаревской башне, которой нет давным-давно. Это же было историческое здание. Поэтому, конечно, моя жизнь соткана из очень непростых людей, людей с настоящими историями.
Я правильно поняла, что у твоей мамы и бабушки имя «Ольга», как и у тебя? Это у вас какая-то семейная традиция?
Это меня папа так назвал. Про нас всё время все шутили, что в семье есть три Оли и Коля (Николай – имя папы).
Оля, как тебя затянуло на творческую дорожку при родителях из космической отрасли? Это тоже из детства? Танцами и музыкой занималась с ранних лет?
Да. Всё из детства. Но музыка для меня изначально стала испытанием, несмотря на то, что я добровольно согласилась ею заниматься, когда бабушка меня спросила, хочу ли я учиться в Гнесинской музыкальной школе. Наверное, я не отдавала себе отчета, что это такое, так как мне было 4 года. Я пришла в музыкальную школу, спела «голубой вагон бежит, качается», и меня сразу приняли. Когда была в первом классе, мне в музыкальной школе уже давали играть на фортепиано Баха и другие сложные для этого возраста произведения. Проблемы начались тогда, когда нужно было заходить в какую-то систему. Вот с системой у меня часто не складываются отношения. Хотя я всё время стремлюсь стать человеком системы, служить в структурированном театре, чтоб мне платили постоянную зарплату, но у меня не получается, потому что в какой-то момент система во мне находит врага. Обязательно случается разлом, несмотря на то, что я не произвожу никаких резких действий. Как сказал мне один известный человек: «Ты иногда молчишь так, что сразу понятно, о чём думаешь». Видимо, так сильны мои мысли.
Возвращаясь к музыкальной школе. В какой-то момент я просто поняла, что не готова идти дальше этой дорогой, хотя мне пророчили хорошую исполнительскую карьеру и готовы были брать в училище без экзаменов. Я, кстати, очень любила сдавать экзамены, любила заниматься одна, играть одна. У меня была настройка с моим инструментом: я садилась за фортепиано и всегда знала, что сыграю так, что весь зал в конце встанет. Так и происходило. И только сейчас я могу понять, что это был разговор с Богом — Бог вёл мои руки. Но от карьеры музыканта я отказалась в пользу хореографии.
Я всю жизнь хотела заниматься классическими танцы, но мне сказали, что из-за фигуры я не смогу стать классической балериной, и тогда я ушла в современную хореографию, поступила в Академию Натальи Нестеровой. Закончила исполнительское и хореографическое отделения. И потом отчалила на испытание себя в Ротердамскую Академию Танца.
После того, как ты отучилась в Нидерландах, приехала обратно в Москву?
И, приехав обратно, попала в страшную аварию, разбив себе полностью лицо и повредив части тела. Думала, что с танцами уже будет завязано. Лицо было всё в шрамах. А кому такое страшное лицо нужно?
Но случилось так, что одна из моих знакомых мне сказала: «Оля, сходи на кастинг в театр Станиславского. Приехал Януш Юзефович, и он набирает людей для участия в польском мюзикле «METRO». И я пошла, ни на что не надеясь из-за своего лица. В результате — Януш меня выбрал, как одну из тех, кто поедет участвовать в польской версии «METRO». Тогда вместе со мной поехали Игорь Сорин и Андрей Григорьев-Аполлонов. Андрей был моим партнёром по танцу. Мы жили в одной квартире, и на моих глазах, на кухне в Варшаве, рождался проект «Иванушки International». Мы до сих пор общаемся с Андреем.
После Варшавы у меня уже состоялся опыт работы в «METRO» в Москве. Я вернулась из Польши, занималась уже чем-то новым, но как-то шла мимо Театра Оперетты, и меня ловит Женя Стычкин со словами: «Ты почему не там? Там же кастинг в «METRO»!» Женя знал, что я работала в польской версии. А я тогда даже не слышала, что Януш Юзефович снова приехал и набирает состав для московской постановки. Я зашла в театр и повторно, только уже в статусе дэнс-кэпитана, попала в мюзикл. В Москве я держала «METRO» как балетмейстер и сама в нём танцевала. Московский мюзикл был очень высокого качества.
На актёрский факультет ГИТИСа ты поступила уже после того, как ушла из «METRO»?
Это было параллельно.
Почему ты решила, что тебе нужно ещё высшее актёрское образование?
Надо было куда-то развиваться. Наступил такой период, когда то, что было вокруг меня, перестало устраивать. Я потеряла себя как танцора, как хореографа. Потом, конечно, снова обрела, но в тот момент мне нужно было ещё какое-то внутреннее развитие. Получилось так, что меня пригласили преподавать хореографию в ГИТИС на факультет Эстрады в мастерскую Бориса Робей и Михаила Мокеева, и параллельно я пошла учиться к Валерию Гаркалину. С моим опытом меня сразу взяли на третий курс. Я получила актёрское и режиссёрское образования, и сама выпустила в мир два курса из ГИТИСа.
Получается, можно сказать, что ты училась просто для диплома, а всё постигала на практике?
И да, и нет. При том опыте, который у меня уже был, ещё нужно было понять некоторые моменты, касающиеся профессии. В моей жизни всегда были люди, которые показывали профессию не на теории, а сразу в бою, а я всегда быстро схватывала. Я даже в какой-то момент заблокировала свою хореографическую часть, уделяя внимание актёрской карьере, потому что меня в Москве в основном воспринимали как хорошего хореографа, танцора, а мне хотелось постичь актёрскую профессию. Я перестала на какое-то время писать в анкетах, что обладаю хореографическими навыками, чтобы новое поколение людей в первую очередь видело во мне драматическую актрису. И это у меня получилось!
Мне встречалось немало уникальных людей в мировой культуре, которые давали шансы для «внутреннего прыжка», а мне оставалось только выбирать. Я Вселенной благодарна за это.
Ещё у меня в жизни постоянно шли переплетения событий: их иногда в одну дату заходило несколько, поэтому тяжело вспоминать, что и когда происходило. Бывало, что одно направление застывало, а другое развивалось, потом я вновь возвращалась к застывшему. Такое развитие событий подчеркивает мою 3D-форматность. Я не могу быть только актёром, только танцовщиком, только хореографом, только режиссёром. Мне каждый раз интересно вынимать свои внутренние грани и становиться тем человеком, которым мне необходимо быть в данный момент времени. Те, кто бьёт в одну точку, например, актёр-актёр-актёр, становятся медийными. Я не медийная актриса, но я очень хорошая актриса. Я подошла к такому моменту, когда, если ты являешься актёром, тебе не надо ничего играть, тебе надо просто не бояться говорить о самом себе — это мой секрет игры.
Тебе интереснее работать в разных коллективах, с разными людьми?
Я даже не могу сказать, что мне интересно делать. Мне интересен любой проект, которому я необходима.
Оль, расскажи про спектакль «Девочка на миллион» в Санкт-Петербургском театре Музыкальной комедии, для которого ты ставила хореографию. Что тебя привело в эту постановку?
Работая в «Ленинград центре», я выпустила как хореограф спектакль «Я оглянулся посмотреть» (режиссер-постановщик – Феликс Михайлов). Эта работа меня познакомила с Максимом Леонидовым. Позже Макс позвал меня работать над хореографией в мюзикле «Девочка на миллион». Сейчас мы готовим новую интересную историю, где Макс выступает и как продюсер, и как композитор всего проекта. Это тоже будет мюзикл.
В «Девочке на миллион» всю хореографию сама с нуля ставила?
Да. Но я всё равно вдохновляюсь какими-то людьми, просмотром видео, кино. Это не лаборатория, в которую ты приходишь и, как в Европе, можешь долго раскачиваться в зале, настраиваться, обмениваться энергией. На российской стороне не терпят замешательство: надо делать быстро, качественно, в срок, потому что у людей большая загруженность. Мне кажется, что это именно наша проблема: из-за загруженности мы не можем полностью очистить свой разум под что-то новое, освободиться, настроиться. Мне иногда не хватает лабораторного процесса подготовки. Вот с ребятами из «Ленинград центра» (Санкт Петербург, худ/руководитель Феликс Михайлов), как раз стало получаться, что-то похожее на творческую и человеческую лабораторию. Когда мы лучше узнали друг друга, они мне позволяли больше творить с ними, искать новое и интересное. То, что я им давала, частично базируется на технике, в идею которой я влюбилась и иду с ней за руку, — гага-технике. Эту технику движения создал израильский хореограф Охад Нахарин. Гага-техника – целый пласт психосоматического движения, который разработан специально для танцоров, но охватил и другие аудитории. Техника и метод, который позволяет чувства человека выводить на первый план, а потом укладывать их обратно в тело с помощью физической работы мышц, суставов, костей. Ты развиваешь своё ТЕЛО с акцентом психосоматического ощущения, работаешь без зеркал, – только чувство и анатомия тела. Такая работа с собой – живое искусство и “живая” Анатомия. Это глубинный пласт для профессии. Включаются стабилизаторы тела и души. Моё мнение: такой подход к искусству движения лечит и меняет людей к лучшему. Это диалог о “любви к самому себе”.
Я приехала к Охаду с определенным разрывом личности внутри, и занятия с ним стали для меня лечебным бальзамом, помогли выйти на разговор с собой.
Оль, что за актерскую школу ты создаешь?
Совсем недавно мне предложили открыть собственную актёрскую мастерскую. Я пригласила в неё прекрасных педагогов по актёрскому мастерству, по сценической речи, по хореографии. Это не школа, а пока только мастерская. Даю уроки для взрослых людей творческих профессий.
В прошлом году я вела движение «телообразование актёра» в мастерской Инги Оболдиной в «Новой школе МХАТ». Я учу, как от малого жеста перейти к сути роли, как найти её. Занимаюсь с учениками пластикой, органичностью движения, дыханием, «живой анатомией», выравниванием тела. Мы находим «нейтральную позицию» в теле для того, чтобы потом можно было создавать характеры, а не находиться в одном амплуа, чтобы человек умел чувствовать, как наличие одной мышцы может повлиять на целое чувство и жизнь человека, что её искаженное существование в теле даже может изменить часть восприятия. Когда где-то болит, всё становится по-другому, а бывает, что человек забывает, что у него болит, и уже мирится с этим – это становится его восприятием жизни. А если вернуть ситуацию на нейтральную позицию или хотя бы приближенную к ней, услышать свои сдвиги, то начинается выравнивание чувств, появляется нужная энергетика, становится другим отношение к ситуациям и к себе, возникает другое мироощущение. Вот этим я занимаюсь как с профессиональными актерами, так и с будущими. Даю человеку понимание о самом себе. Мне нравится такая работа.
Оль, расскажи, как ты попала в театр С.А.Д. на роль Мадам Розы в спектакль «Вся жизнь впереди»?
У меня с Виктором Алфёровым (режиссер спектакля «Вся жизнь впереди» – прим. кор.) было несколько совместных работ до Театра С.А.Д.. На один из спектаклей с моим участием, поставленных Витей, пришел Кирилл Рубцов (основатель и руководитель Театра С.А.Д. – прим. кор.). Когда мы с Кириллом познакомились, то сразу нашли общий язык и решили, что у нас должна быть совместная работа. Виктор собирался ставить в Театре С.А.Д. спектакль «Вся жизнь впереди» по роману Эмиля Ажара (Ромена Гари). И они оба, Витя и Кирилл, увидели меня в роли Мадам Розы, поняли, что её должна играть актриса, которая сама по себе соответствует своей героине. Мадам Роза должна быть яркая, молодая душой, подвижная телом. За что её можно любить? За её вдохновленность, её сексуальность, хоть и утонувшую в поролоновых складках, за голос, за какую-то особенную слабость, за то, что, даже на исходе судьбы, внутри её тела ещё стремительно течёт жизнь.
Как возник такой бутафорский образ Мадам Розы?
Это же история масок.
Но у Мадам Розы, в отличие от остальных героев, маска везде — поролоновый костюм на всё тело, яркие парики, сильный грим.
Да, грим почти феллиниевский. У нас в спектакле показано искажение реальности: все герои в масках, без маски только мальчик Момо, но и эту роль исполняет не мальчик (смеется). (Роль Момо играет Кирилл Рубцов – прим. кор.)
В поролонах тяжело играть?
Да. Баня. В спектакле есть момент, когда я под тряпками сижу, так тогда даже клаустрофобия чуть-чуть развивается.
Не интересовалась, на сколько ты худеешь за спектакль от такого костюма?
Нет, но одежду после спектакля можно выжимать.
Не обидно, что за таким гримом и костюмом даже на поклонах сложно разглядеть реальную тебя?
Меня всё равно узнают, когда я выхожу после спектакля, — зрители подходят, благодарят. Костюм снимаю, но, видимо, есть узнаваемые черты. У нас прекрасный коллектив сложился на этом спектакле, да и сама постановка хорошая получилась. Хотелось бы ещё что-нибудь совместное сделать.
Оль, а когда ты в спектакле участвуешь как актриса, как тебе работается с хореографом-постановщиком? Подчиняешься полностью или что-то можешь предлагать?
Если я актриса – то я актриса. Я послушная. Я могу предлагать, если понимаю, что процесс зашёл в тупик, но я никогда не буду показывать другому человеку, что сама могу что-то сделать, или, наоборот, что не хочу что-то делать. Так поступать нехорошо. Меня надо довести неорганизованностью и попустительством в процессе, чтобы я начала искрить в этом плане.
Ты больше любишь работать в спектаклях, где мало актёров задействовано? У тебя даже было несколько моноспектаклей.
Если я сама как актриса на сцене, мне нравится, когда поменьше актёров, а когда я — режиссёр, хореограф, то обожаю, когда много людей на сцене.
У тебя был моноспектакль «Да я хочу да» по монологу Молли Блум из «Улисса» Джойса. Как ты решилась на подобный спектакль-монолог, там же достаточно откровенный текст, и ты играла один на один со зрителями в маленьком зале?
Это был шикарный спектакль! Я 12 лет его играла, и он подтолкнул на подвиги многих актрис — им тоже захотелось сыграть Молли Блум.
Ты сразу согласилась на этот эксперимент?
Да! Дело было так. Когда я закрыла на какое-то время себя как танцора и хореографа, то нужно было что-то, с чем я смогу выступить как актриса. В это время я познакомилась с актером и режиссёром Алексеем Багдасаровым, который стал моим другом. В свое время у него была студия «Поиск предмета». Это был маргинальный, андеграундный подвал. И уже Алексей познакомил меня с основателем этой студии, который сразу сказал, глядя на меня: «Так она – Молли Блум! Будешь играть Джойса?». Я говорю: «Конечно, буду!». Режиссёром спектакля выступил Алексей Багдасаров.
Ты до этого предложения читала монолог Молли Блум?
Читала, но не вникала настолько глубоко. Потом я уже читала полностью «Улисса», причем в переводе Сергея Хоружего. У меня была книга — можно сказать, что настольная библия — с которой мы выступали на протяжении 12 лет.
Когда мы этот спектакль стали делать, мне было сказано, чтобы я выбрала куски, которые хочу читать. Я выбрала и понимаю: чего-то не хватает. И мне Клим (режиссёр и драматург — прим. кор.) подарил свой монолог «Диалог с Богом», который я так искусно вплела в Джойса, что даже джойсведы очень хорошо принимали такой вариант. С «Да я хочу да» мы завоевали многие подмостки, получили много призов, ездили на гастроли в Европу.
Сейчас ты сама в качестве режиссера поставила моноспектакль «Она+» с актрисой Еленой Муравьевой. В прошедшем сезоне состоялась премьера. Как родилась эта идея? Вы начали репетировать во время всеобщего карантина?
Да, мы начали репетировать онлайн в карантин. Елена Муравьёва сама предложила стихи Полины Барсковой. Мы сделали подборку стихов, положив в идею спектакля жизнь женщины: начиная с того, как человек приходит в этот мир, как девочка взрослеет, становится девушкой, женщиной, познает себя, как от романтической любви переходит к суровой правде жизни, потом она воскрешает, как птица Феникс, и уже учится принимать и воспринимать себя новую.
Чем ты еще во время карантина занималась, помимо репетиций этого проекта?
Преподавала пилатес онлайн.
У тебя в эти месяцы происходило некое переосмысление мира? Ломка от сидения дома была или спокойно приняла случившееся?
Совершенно спокойно посидела дома. Моя «пандемия» случилась за год до всеобщей пандемии, когда я прям чувствовала подкожный страх. Поэтому, когда многим во время карантина начинало сносить крышу, у меня не было подобного, потому что за год до этого меня Господь уже подготовил, и я уже умела себя принимать в том виде, в котором я есть.
Оль, у тебя еще была встреча и общая работа с таким человек как Михаил Горшенёв…
Да, в моей жизни был спектакль «TODD» с рок-группой «Король и Шут». Мы с основателем этой группы Мишей Горшенёвым прекрасно общались, он меня уважал как режиссёра и хореографа. И я создавала как хореограф его спектакль «TODD». Позже я держала проект уже как режиссёр. Я трижды спасала этот проект. Один раз — это было ещё при жизни Миши, когда от проекта отказались все, а я одна из постановочной группы сказала, что буду продолжать его делать. Второй раз, когда Миша умер (это было на втором или третьем году жизни проекта), я восстанавливала проект – вводила туда нового исполнителя Роберта Остролуцкого. И ещё была ситуация, когда мне нужно было додержать спектакль. И Миша мне в это время снился несколько раз — у нас будто шла связь через сон. Это была продолжительная история в моей жизни — около 6 лет. Потом и я ушла из этого проекта.
Как ты пришла к съемке своего фильма «Блокада» об истории двух пожилых людей в современном мире, которые когда-то пережили блокаду Ленинграда?
Со мной Бог знаками разговаривает. Мне приснилось, что я снимаю фильм, и мне даже рассказали во сне, как делать монтаж, прочли целый курс лекций. После этого я была как заведенная. Я же своей бабушке Оле обещала снять про неё кино, поэтому фильм посвятила всему старшему поколению.
Сценарий сама писала?
Писала совместно с Тоней Яблочкиной (сценарист и драматург – прим. кор.). Но у нас всё равно на съёмках постоянно шло обсуждение сценария. Обсуждение закончилось только тогда, когда фильм был уже снят. В фильме снялись Алла Зиновьевна Будницкая и Геннадий Гаврилович Юхтин. У нас была интересная знаковая ситуация на съёмках: мне Геннадий Гаврилович подарил фотографию со съёмок фильма «Весна на Заречной улице», где он вместе с актрисой Ниной Ивановой стоит в обнимку, а мы потом эту фотографию использовали в фильме — будто на ней сняты наши герои в молодости.
Оль, в твоём многостороннем творчестве какое-то время назад появился инклюзивный спектакль «Чайка», который ты поставила. В нём, наравне с профессиональными актерами, играют актеры с различными физическими нарушениями. Расскажи, что тебя привело к этой работе? Сложно ли ставить подобный спектакль?
Наш спектакль пользуется большим успехом. Работать было сложно, но на самом деле, всё относительно — зависит не от того, есть ли у человека физические ограничение, а от самого человека. С некоторыми профессиональными актёрами бывает сложнее работать, чем с инклюзниками. У нас в спектакле играет Ирина Поволоцкая — слепо-глухая актриса и художник — так она очень быстро все схватывает, может, даже быстрее, чем в её ситуации сработал бы человек, который видит и слышит. Лучшие критики Москвы назвали нашу «Чайку» «бриллиантом». Мы начинали работать над этим спектаклем совместно с Дмитрием Брусникиным и его Мастерской в Школе-студии МХАТ.
Вы успели с ним сделать полностью спектакль, когда он был жив?
Да. Я с Дмитрием Владимировичем и его курсом ещё успела сделать шикарный спектакль «До и после», посвященный людям, которые отдали свою жизнь театру, а к старости стали забытые и одинокие. А потом мы уже вместе выпустили «Чайку».
Весной у тебя состоялась премьера танго-спектакля «Биение. Сердце. Биение». Ты работала только над постановкой или сама участвуешь в спектакле?
В проекте я участвую и как драматическая актриса, и как режиссер-хореограф. Режиссер-постановщик нашей истории – Феликс Михайлов.
Идея была в том, чтобы саму «культуру танго» превратить в полноценный спектакль. Это не просто концертные танцевальные номера, но и концертное слово, и вокал. Мы показываем, что танго многоликое, оно будит то страсть, то ностальгию, то радость, то грусть. Танго – как жизнь, танго – как разный возраст жизни. Я играю женщину-рассказчицу, которая ведет зрителей через разные роли танго. Читаю в спектакле стихи Хорхе Луиса Борхеса, завязываю историю между номерами. У нас в спектакле участвуют чемпионы мира по танго Дмитрий Васин и Сагдиана Хамзина (основатели Tango Banda) и российский танго-оркестр Solo Tango Orquestra. Люди бомбические!!!
Надеюсь, скоро снова будем играть.
Оль, расскажи про своего сынишку. Творческие задатки есть, или у него другие интересы?
Ему двенадцать лет. Зовут Матвей. Он у нас – художник-аниматор. Рисует графику. Мы с ним пошли заниматься классической анимацией. Ему очень нравится. Он хорошо рисует, объёмно. Даже если он изображает глупую фигуру, то она не выглядит как глупая фигура, а выражает мысль. В этом уже позиция художника — он видит, как представить комикс.
Он уже решил, что будет художником-аниматором, или это пока увлечение?
Мы пробуем. Он говорит: «Я буду художником». Но он может и прекрасно существовать на сцене. У него в этом плане нет комплексов. Матвей уже играл в спектакле «Я оглянулся посмотреть» у Макса Леонидова. Я никогда с сыном не репетировала перед выходом на сцену, он сам начинал готовиться, у него включалось чувство ответственности. Он и в кино снимался. Матвей — светлый и лёгкий мальчик. Это я говорю не потому, что он — мой сын, а это, действительно, так. В него многие влюбляются, он каким-то образом располагает к себе людей.
Много времени удается с ним проводить?
Я сейчас прям голодная до общения с ним из-за того, что много ездила между двумя городами, и мы мало виделись. Даже от чего-то иногда отказываюсь ради общения с сыном, или люди подстраиваются под нас. Мне хочется больше времени проводить с ним, хочется не опоздать, суметь зафиксировать его изменения внутри себя.
В чем ты черпаешь вдохновение?
В людях. Ещё люблю смотреть кино, видео. Могу вдохновиться от какого-то движения человека — у меня тут же может родиться образ внутри.
Кино какое смотришь?
Разное. Люблю наши старые фильмы. «Служебный роман» могу несколько раз подряд посмотреть. Недавно пересмотрела фильмы Игоря Масленникова. Люблю пересматривать фильмы Гая Ричи. Мне у него нравится сочетание юмора и графичности, его фильмы достаточно наполненные, как художественной картинкой, так и игрой актёров. Вот кого не пересматриваю — это Тарантино, но люблю его фильмы. Пересматриваю Феллини. Могу о каких-то фильмах забыть, потом вспомнить и засесть смотреть. Смотрела Леоса Каракса «Любовники с нового моста», 1991 года. Люблю смелых людей, но именно смелых художников, не провокаторов! Мне не нравятся люди, которые выстраивают своё искусство через кости, кровь и кожу других людей. Мне нравится, когда художник может сам себя распять.
Тебе кино ближе, чем театр? В театр совсем не ходишь?
Да, кино ближе. Сейчас в театр редко хожу: могу пойти либо к друзьям, либо на то, что мне может помочь для дальнейшей работы.
Кто из хореографов тебе интересен?
Мне интересен любой хореограф, любой творец, кто может сделать меня лучше. Это могут быть и уличные направления хореографии, и совсем молодые хореографы, и люди, которые смело владеют техникой – они вызывают во мне жажду творчества и страсть. И, конечно, я всегда смотрю и пересматриваю хореографов, уже ставших классиками. Они меня всегда будут вдохновлять – это Иржи Килиан, Охад Нахарин, Сиди Ларби Черкауи, Кристал Пайт, Хофеш Шехтер, Анна Тереза Де Кеерсмакер, Уэйн МакГрегор.
Оль, давай под конец нашего разговора немного поговорим о любви. Ты свою первую любовь помнишь?
Конечно, я до сих пор с этим разбираюсь внутри себя.
Спектакль «Вся жизнь впереди» заканчивается выводом о том, что жить без любви нельзя. Ты тоже считаешь, что без неё жить нельзя? Для тебя, что такое любовь?
Без неё сложно. Для меня любовь – это дом, не тот дом, где я сейчас живу на Земле. А «дом» для меня – это быть в ладу с самим собой. Женщина — она же разная. Любовь — это постоянное изменение внутри себя. Любовь — это когда ты умеешь делиться своей жизнью, причем ты делишься, не задумываясь над тем, сколько ты отдала, что ты отдала, а просто спокойно впускаешь в свой мир другого человека. Для меня подобный контакт — и есть любовь. Хочу всегда жить в этом чувстве.
___
Наталия Козлова
Заглавное фото: из личного архива Ольги Прихудайловой
Инстаграм Ольги – @olga.prikhudaylova
___
