Дмитрий Соломыкин: «Есть вещи, которые ты не можешь изменить, но попытаться их изменить стоит» (часть 2)

* * *

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ (перейдите по ссылке)

* * *

— Ты своих детей видишь в актёрской профессии, учитывая твой собственный опыт?

— В одном ребенке я вижу предпосылки к этому очень яркие, и я не рад. Если он сделает такой выбор, то я объясню ему многое о профессии и, по крайней мере, заставлю его начать анализировать. Но ни помогать, ни препонов ставить не буду.

— Ты строгий папа?

— Я разный. Много сложных аспектов — количество проведенного вместе времени в первую очередь. И его не всегда хватает.

— Что ты вкладываешь в понятие отца? Папа что должен делать?

— Помочь поверить в себя.

— Всё?

— Этого достаточно. Ну что я должен перечислить морально-нравственные ценности, что отец должен рассказать, что правильно, а что неправильно, какие ютуб каналы смотреть? Нет, они разберутся, они не глупее нас.

— Дим, расскажи немного о своей жене. Она же актриса, но сейчас занимается детьми, да? (Супруга Дмитрия — актриса Анастасия Васильева (Бегунова) — прим. корреспондента.)

— Профессиональная реализация моей жены Насти тоже является одним из моих принципиально важных вопросов на данном этапе жизни. Я буду делать всё и даже больше, чтобы это произошло. Не потому, что она – моя жена. Я знал её до того, как мы вступили в серьёзные отношения. Она – невероятно талантливая актриса, и актриса от природы, у нее чуйка актёрская и абсолютно актёрское нутро. Она «пластилиновая». И педагог курса у нее отличный был — Родион Овчинников. Это был его первый набор, он был молодой, горячий, и курс получился талантливый: Марина Александрова, Ольга Ломоносова, Григорий Антипенко, Славка Манучаров, Саша Устюгов, Женька Косырев, Саша Ребенок, Петр Федоров, Яна Соколовская. И именно с ними сформировался как режиссёр Павел Сафонов.

Сейчас у Насти потихоньку пошли съемки в Германии. Не так много, как хотелось бы, но они появляются. И знание языка у неё уже на таком уровне, что она может сниматься в Германии. И на пробы в России прилетает периодически. Дети старшие уже достаточно взрослые, чтобы оставаться с бабушкой, с няней или со мной и помогать.

— Давай о кино поговорим. С какого курса Щукинского училища вам разрешили сниматься?

— Мои съёмки на тот момент ограничивались эпизодическими ролями и я не спрашивал. Либо говорил, что заболел, и ехал сниматься. Надо было на что-то жить, глупо не отпускать. Эти запреты мне не импонируют.

— Мне очень понравилась твоя роль в сериале «Чёрная кошка» режиссёра Антона Сиверса. Как ты попал в этот фильм? Как оцениваешь свою роль?

— Для меня на данный момент это знаковая роль, абсолютно в ней уверен и мне за неё не стыдно. Я до этого уже снимался у Антона Сиверса в фильме «Василиса». Позже он пригласил меня на пробы в «Чёрную кошку». У меня были пробы на роли Ивана и Андрея. Утвердили на роль Андрея, хотя мне тогда хотелось играть Ивана. У моего героя сложная драматическая судьба, четыре изменения внутри: от мальчика, который родился в интеллигентной семье, потерял маму, а папу посадили по политическим мотивам, и при этом мой герой сформировался правильно, несмотря на трудности. Но потом его подставили, завели дело, далее — лагерь, побег из лагеря, убийство человека, и в результате — он идейный вдохновитель и создатель банды «Чёрная кошка», а в конце — раскаяние. Для меня на данный момент это – самая главная драматическая работа в кино, которой я горжусь. Я благодарен Антону Сиверсу и кинокомпании «Русское», что меня утвердили. Я ещё тогда утверждался со сломанной ногой после аварии и первое время на костылях снимался.

Мне очень нравился мой альянс с Сергеем Юшкевичем, с Гелой мы хорошо работали, с Юлией Галкиной, с Юркой Чурсиным. Снимали в бараках в Калуге, которые реально были тюремными , там прям запах стоит специфический, есть буржуйка, шконка. Мне пришлось подстричься, даже из-за этого один проект слетел. Но я с такой уверенностью этого хотел, что сказал, что побреюсь наголо.

У меня есть ещё интересные работы. Например, фильм «Тот кто рядом», где я играл маньяка, контуженного в чеченскую кампанию, который преследует девушку. Антон Сиверс даже похвалил меня за эту работу, хотя он не склонен хвалить, он очень сдержан.

— Осенью ты снимался в «Ильинском рубеже», который уже во время съёмок стал одним из ожидаемых в будущем фильмов. Расскажи поподробнее об этой работе. Долго его что-то снимали.

— Его снимали 4 месяца — с августа по ноябрь. Съёмки были интересными, захватывающими и яркими. В итоге должен получиться по-настоящему военный блокбастер. Он выйдет на экраны в 2020 году к юбилею с даты окончания Великой Отечественной войны. А пока его будут дорисовывать, доделывать, доводить, — будет много графики. С точки зрения индустрии, думаю, этот проект станет определенным знаковым шагом. Я на нём познакомился с Игорем Станиславовичем Угольниковым, который был одним из инициаторов, чтобы меня утвердили на роль Шаповалова. Я, как это часто со мной бывает, пробовался на одного персонажа, а сыграл другого, не менее интересного, и я надеюсь, что раскрыл характер.

— А с кем из партнеров больше взаимодействовал на съемках «Ильинского рубежа»?

— Нас иногда вызывали на площадку всех, не смотря на то, что мы могли не все входить в кадр. В фильме достаточно мощный актёрский состав: Евгений Дятлов, Роман Мадянов, Сергей Безруков. И мы, молодые офицеры – комсостав, которые вел мальчишек на защиту рубежа.

— Сколько у тебя работ в производстве сейчас?

— Одна работа для «Первого канала» в производстве уже больше года и почему-то не выходит. Главную героиню играет Равшана Куркова. А я сыграл её жениха, бросившего и подставившего её в самой первой серии. Она, когда всё узнаёт, отвешивает мне пощечину, со словами: «Какая же ты сволочь!». А мой герой в ответ: «Да, согласен. Добро пожаловать в жестокий мир мужчин, детка!». Разворачивается и уходит. И сериал так и называется «Жестокий мир мужчин». Мой герой — карьерист, засранец откровенный, с собственной правдой, готовый кинуть всех, лишь бы прорваться наверх. Фильм снимался с огромным юмором и должен быть весёлым. Несмотря на то, что мой персонаж всех подставляет, он всё время сам оказывается в сложных ситуациях, спотыкается на собственных препятствиях.

«Ильинский рубеж» я жду, но он будет не скоро. Сейчас больше рассчитываю на те проекты, которые в запуске, и те, в которых есть перспектива, чтобы я работал. Процесс утверждения всегда сложный: совпадение с режиссёром, просмотр продюсером и самое главное — просмотр канала. Даже когда тебя очень хочет видеть режиссер, не всегда получается так, что тебя утверждает канал. Поэтому сейчас надеюсь на те проекты, куда пробовался, где есть взаимная заинтересованность, я тогда перенесу полностью акцент и внимание на кино.

Я еще очень хочу в комедиях поиграть.

— Не зовут?

— Зовут. Были весёлые роли и в кино, и в театре. Хочется ещё. Недавно у меня были пробы в ситком. С удовольствием отработаю, если утвердят, потому что это тяжелый труд. Это так кажется, что ситком — ерунда. Ты имеешь речевые особенности, держишь жанр, держишь ритм внутри ситкома, должен сыграть быструю реакцию, оценить ситуацию и не должен быть куклой, а должен быть живым человеком. Ситком — тяжелое производство, а их снимают сезонами, если ситком успешный.

— Не боишься, что клише навесят после съёмок в ситкоме?

— Не боюсь. У меня есть набор ролей принципиально отличающихся от работ подобного рода. Если бы ситком у меня появился в жизни самым первым или в начале моего творческого пути, лет в 20-25, было бы трудно из этого вылезти. Но у меня есть «Чёрная кошка», «Василиса», выйдет «Ильинский рубеж».

— А время тратить на ситком не жалко? В других фильмах не будешь сниматься, зрители проходу давать не будут, а кого-то «тошнить» от твоего частого появления на экране начнёт.

— Надо понимать на какую роль ты идешь, и какое количество съёмочных дней.

А узнаваемость — это неплохо, о ней надо говорить только со знаком плюс. Существует такая привычка — обсуждать узнаваемость, как нечто мешающее жить. Это всё лукавство. Поверьте мне. Узнаваемость — прекрасно и здорово. И каждый артист в глубине души мечтает о том, чтобы его узнавали, чтобы затыркали автографами и просьбами сфотографироваться.

— Ты любишь, когда тебя узнают?

— Да, люблю! И не стесняюсь этого. Это клёво! Но это бывает редко, я всё-таки не обладаю достаточной степенью медийности.

— Ты на все роли, которые предлагают, соглашаешься?

— У меня не такое большое количество предложений, чтобы я мог сейчас отказываться от кино. И мне редко предлагают конкретную ерунду. Во-первых, я нечасто пробуюсь на роли эпизодические, в основном — на роли главных персонажей, а там – всегда сложный кастинг, большая конкуренция, потому что много известных фамилий оказывается в моем дрим-касте. Мне непросто. Я с Игорем Петренко несколько раз на одни роли пробовался. У нас разница почти 10 лет. Как мы на одни роли попадали? Не знаю. Но так было.

В моей актёрской судьбе не такое количество съёмок, как хотелось бы. Но их с каждым годом становится всё больше. Маятник раскручивается. Постепенно, я думаю, мне попадет в руки материал, где я смогу прозвучать ярко. В этом мире тебя должны помнить и знать, ты должен быть на слуху. «Ой, а вот он сыграл там». «Ой, а мы видели его там». Должно быть так! И театр в этом смысле не дает той известности, которая появляется благодаря кино.

— Дим, а в театре какие-нибудь курьезные случаи на сцене были?

— На «Карениной» я очень сильно падал на колено. С негнущимся коленом отрабатывал конец спектакля. На копчик приземлялся жёстко, в состоянии невозможности ходить дорабатывал спектакль. Глаз разбил ещё в Щукинском училище, — вошел в портал на сцене. Там только поставили алюминиевые уголки и покрасили в черный цвет. А меня ослепили «лягушки» во время спектакля, – я выхожу со сцены и врезаюсь в портал. Кровищи было — пипец, я вышел на поклоны: рубашка, штаны всё в крови. Потом сразу в Склиф, — зашивали. Я от удара даже голос потерял.

Это курьезы внутренние, неприятные. А веселые курьезы, это когда кто-то расколол тебя? Да, бывает.

Один интересный случай вспомнил. Это было давно, по-моему, был январь, праздники, и мы играли спектакль «За двумя зайцами» 11 раз подряд. А потом поехали на гастроли, и тоже с «зайцами». У меня внутренний протест невероятный. Я иду за сценой, на мне шаровары, кушак… И слышу музыка начинается, все уже выбегают на гопак. Я иду и думаю: «Ничего же не поменяется, если я не выйду?» Подождал пока гопак закончится, потом выхожу на сцену, развожу руками: «Ну… не успел». Разворачиваюсь и ухожу. Стоит один из артистов театра Вахтангова из взрослого поколения, и я слышу в спину мне этот артист кидает фразу: «Лиепа, *слово на букву б*, херов!». Как топор в спину. И с тех пор я считаю, что это было пророчеством, потому что в моей жизни возникла партия «Лиепы херова» в спектакле «Анна Каренина». (слово на букву «х» заменено корреспондентом на *херов*)

— Ты много читаешь? Есть ли любимая книга?

— Я всегда читал и читаю много. Сейчас не назову любимую книгу, но могу назвать плеяду авторов, которые на меня оказали колоссальное влияние: Антон Павлович Чехов, Федор Михайлович Достоевский, Михаил Афанасьевич Булгаков. Вы будете удивлены, но в этом списке нет Толстого. Зато в списке есть много зарубежной фантастики: Роджер Желязны, Анджей Сапковский, Эдмунд Кисс. Я уж не говорю про Толкиена и всё остальное, что с упоением прочитал несколько раз.

— Ты был толкиенистом?

— В какой-то момент этим увлекался. И рядом был круг людей, связанных с фантастикой, многие были взрослее меня. Это было время активного всплеска ролевой игры Dungeons & Dragons, нулевые годы. Но параллельно было много чтения, эти люди всегда много читали. Они были всесторонне развиты, получали высшее образование. И если ты не читал, то момент диалога отсутствовал.

Я читал и детскую фантастику. Ещё мама была жива, лет с 8 начал читать детские детективы. В какой-то момент это было серьезной строкой бюджета. Зарплат не было тогда, их задерживали, мама работала инженером, а я мог 300 страниц прочитать за день, если были каникулы. А если была серия детективов! Ух! В библиотеке ещё не было этих изданий, да и хотелось свою книгу, она же и пахла по-другому. Поэтому я читал много с раннего детства. Потом стал много смотреть фильмов.

Что еще зацепило из книг? «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза меня поразили. Ремарка я обожаю невероятно. Я плакал над его «На западном фронте без перемен». Эта грусть, война, бессмысленность. «Соборяне» Николая Лескова на меня произвели огромнейшее впечатление. Я две ночи курил и рыдал на кухне арендуемой квартиры в Строгино, когда читал «Соборян».

Сейчас ещё люблю читать и тематическую литературу — книги, связанные с маркетинговыми, ресторационными делами. Читаю «Хитмейкеры. Наука популярности в эпоху развлечений» Дерека Томпсона. Очень познавательно. Это мне нужно для бизнеса, но это и интересно.

Я считаю, что чтение — один из главных столпов развития. Поэтому и детей заставляю читать. Смартфон, информационные технологии — это клёво, но читать надо.

— Какую музыку ты слушаешь?

— Разную… От «Гольдберг-вариации» Иоганна Баха до современного рэпа. И рок слушаю, и русский рок. Сейчас открою плейлист в телефоне и зачту: Эминем, Рамштайн, Оксимирон, Валентин Стрыкало, Кенни Баррон, Чарли Хейден, Майкл Бубле с последним альбомом, «Би-2» с симфоническим оркестром, Оскар Питерсон, даже Монеточка завалялась, Джо Бонамасса обожаю, «Стихи, прочитанные артистами» слушал, 100 Blues Classics, Леонард Бернстайн, Густав Малер «9 симфония Бетховена» – дирижер Герберт фон Караян, Рихард Вагнер «Тристан и Изольда» — берлинский филармонический, Бет Харт (тоже джазовая история с Бонамасса), Face, Робби Уильямс. Всё подряд у меня.

— Дим, а какие еще увлечения присутствуют в твоей жизни? Я знаю, что ты интересуешься мотоциклами? Ты любишь экстрим?

— Я уже много лет езжу на мотоцикле. В моей жизни были и трагические истории с этим связанные. В моей жизни был перекресток, где я не был виноват, но этот перекресток сильно изменил мою жизнь. В России я стараюсь минимизировать экстрим, связанный с увлечением мотоциклами. Хотя я никогда не гонял, – ездил на чопперах, круизёрах. В какой-то момент пересел со стрита на круизёр. Он большой, тяжелый, v-образный, с громким выхлопом, — всё то, что вызывает у автомобилистов уважение, потому что спортбайки, как правило, у автомобилистов уважения не вызывают.

Люблю трек, где можно приехать, взять в аренду автомобиль, поучиться трековому вождению. «Формулу 1» смотрел с детства. Деймонд Хилл, Михаэль Шумахер, Мика Хаккинен, Дэвид Кулхард – люди, которых я практически знал в лицо, они были для меня кумирами детства.

— Любовь мотоциклам, к экстриму — это любовь к скорости?

— Не только скорость. Дело не в скорости, дело в эстетике. Мотоцикл — это любовь к свободе.

— Не боишься, что может что-то случиться?

— Боюсь, конечно. Много детей, хочется жить. Но я – фаталист. Есть вещи, которые ты не можешь изменить, но попытаться их изменить стоит. Поэтому, если чему-то суждено произойти, то оно произойдет. Главное, не надо разума терять, кидаться во все стороны и жить совсем распущенно, чтобы берегов не видеть, не жалеть себя и не думать о безопасности.

— А фобии у тебя какие-нибудь есть?

— Фобий нет. Но я не хотел бы держать тарантула в руке, есть личинок опарышей, как в шоу. Я, наверное, смогу это сделать, я этого не боюсь, но это неприятно и бессмысленно. А страха темноты, страха высоты во мне нет. К высоте я отношусь терпеливо, потому что после того, как мы всей семьей съездили в Порт Авентура в Барселоне, я, боясь высоты до этого, прокатился на всех видах горок и у меня сорвало тот клапан, который был сдерживающим. Я тащил всех: «Давай ещё разок на Шамбалу, Dragon Khan! А вот высокая! Пойдемте в Ферари Ленд! Там вон падение со 130 метров! Аааа!» И на меня все смотрели, как на безумца. Настя говорит: «Дим, хватит уже». А я потерял страх, у меня адреналин повысился. Я уверен, что если теперь рядом со мной окажется какой-нибудь парк аттракционов — я обязательно сяду и поеду, полечу. Я перестал бояться. Точнее — я боюсь, но удовольствие от этого несоизмеримо выше.

— Ты часто ездишь в разные страны, города?

— Мы с женой очень любим путешествовать. С детьми это делать непросто, особенно, когда один из них маленький, но они растут и становится всё проще. В конце прошлого года мы ездили в Вену, детей оставив бабушке. Провели чудесные три дня. Там как раз проходила Всемирная выставка Питера Брейгеля, Клода Моне, Нико Пиросмани, Эгона Шиле. Я ещё коллекционирую художественные альбомы.

— Какие города понравились? Какой город твой?

— Все города разные. Москва — это город абсолютно для работы. Здесь такая движуха. У меня дети с ума сходят, когда приезжают в Москву, встречаются с родственниками, потому что здесь всё горит, сверкает, колоссальные ритмы, темпы, всё это чувствуется.

— В Берлине этого нет разве?

— Берлин — совсем другой. Конечно, в Митте ритм высокий, — они стали супер движовыми, креативными и модными с точки зрения общепита, музыкальных концертов, театральных представлений. А мы живем в Вильмерсдорфе. Вильмерсдорф и Шарлоттенбург — это тихие исторические районы немецкой и русской интеллигенции. Набоков там проживал. В Шарлоттенбурге есть своя прелесть проживания, в нем много старых домов, район шикарный, всё красиво отреставрировано, есть своя энергетика, своя грусть, своя тишина. Балкон нашей с Настей квартиры выходит прямо на противоположный дом, где жил Ремарк. Окна его квартиры напротив нашего балкона. В книгах Ремарка – описание Курфурстендама — центральной улицы в Западном Берлине, она длинная и тянется от Запада к Востоку. Все истории у Ремарка происходили здесь, все описания кафе отсюда. Всё реальное…

Ещё я очень люблю Рим, и я открыл его заново после поездки на Новый год с женой. Мы прям 1 января из-за стола улетели ранним утром в Рим и провели в этом городе 4 дня. Я понял эту хаотичную красоту, несостыковку темпераментов и величия вокруг тебя, этого города-музея, к которому совершенно не трепетно относятся сами итальянцы, потому что они родились здесь и живут. Их нельзя винить за это, хорошо уже то, что все поддерживается в прекрасном состоянии.

В этом городе ты понимаешь, как река времени стирает одно и намывает другое, одно проистекает из другого где-то вопреки, а где-то благодаря. Это вызывает во мне колоссальное удовольствие. Моя психологическая поза в эти моменты — нога на ногу, рука к руке и задранная голова в сторону кресла. Вторая моя психологическая поза, причем абсолютно без перехода, — я скачу на коне с шашкой наголо. И чаще всего это случается при приземлении в Домодедово или Шереметьево, – моментально переключаюсь.

— Как ты к России относишься или тебе комфортнее в Европе?

— Я очень люблю страну. Очень. У меня за эту страну сердце болит. Поэтому я усилием воли заставляю себя не размышлять на политические, геополитические и, самое главное, экономические темы. Потому что в нынешнем своем состоянии, я, наверное, реакционер-либерал… Не знаю, как себя точно назвать… Многие вещи, связанные с экономикой страны, у меня вызывают вопросы. И я имею на это право, я занимаюсь малым бизнесом. Конечно, то, что я узнал за два с лишним года, — это пока капля в море по сравнению с людьми, которые давно в бизнесе, и мне могут противопоставлять более серьезные аргументы, но я тоже в этой струе и имею право голоса. У нас малый бизнес в стране, к сожалению, существует «вопреки».

— Как у тебя времени хватает на всё?

— Не хватает ни на что, но я тружусь над этим. На мой взгляд, гораздо ужаснее сидеть на месте и чего-то ждать.

— Ты лёгкий на подъем человек?

— Да. Очень. Встал, принял душ и пошёл. Могу даже забыть поесть. Как шутит моя жена: «На одном латте ты пролетаешь сутки».

Ещё я не так давно полюбил горные лыжи! Ууу! Меня жена поставила на них практически сразу после аварии, и заставила ехать с горы. Сказала: «Езжай!» Я кряхтел, не хотел, всё болело, нога была не разработана. Но поехал. А в прошлом году мы уже доездились до такого уровня мастерства, когда не страшно, и ты всё можешь, не боишься чёрных трасс. Я почувствовал кайф. Мы все вместе катались: я, супруга и двое старших детей. А Петя, младший, ездил рядом в коляске с бабушкой. Так что я люблю всё, от чего кровь закипает: картинг, горные лыжи, трек Moscow Raceway, мотоциклы, аэротрубы. Надо всё делать, надо ко всему стремиться, не сидеть на месте. При этом и читать литературу, развиваться. Жить надо ярко! Я после аварии это чётко понял. Бизнес надо делать, что-то ещё пробовать. Ничего не бояться, и верить-верить-верить, уважать себя и стараться уважать людей вокруг себя, уметь всё прощать, быть мудрее, сглаживать конфликты.

— Ты неконфликтен?

— Я бываю достаточно острый. Но сейчас уже меньше. А какой смысл? Какой смысл что-то выяснять, если можно отойти в сторону, выпить стакан воды, досчитать до десяти, проанализировать ситуацию и придумать что-нибудь ещё. Решаемо всё! Надо просто не бояться работать. Если каждая проблема вызывает у тебя истерику, то тебе нужно к психотерапевту. Когда я это осознал, отчасти благодаря моей жене, жизнь стала легче. Проблема должна вызывать лёгкую улыбку и должен запускаться «лётный процесс» для её решения. Жизнь — это борьба, и борьба весёлая и интересная.

Тут (в баре — прим. кор.) постоянно что-то случается. Когда у нас был Чемпионат Мира по футболу, здесь постоянно всё летело, ломалось, лопалось, взрывались пивные кеги в руках у персонала. Всё решали.

Я за яркость ощущений, за яркость времяпрепровождения, за яркость жизни.

— Если был бы выбор: сделать какое-то открытие, после которого имя на века останется, например, книгу написать, надолго остаться известным, как Пушкин, и рано уйти из жизни, или прожить всю жизнь, но тихо спокойно, с родными, что бы выбрал?

— Это вопрос, на который я не смогу ответить. Точнее, я отвечу так. Если бы меня спросили об этом лет в 25, я бы точно сказал – первое, сейчас ты меня спросила об этом в 32 — я думаю, что – второе, потому что я знаю уже цену успеха или не успеха, спросите меня в 45 — отвечу совсем иначе. А в 55-60, возможно, вернусь к предыдущему. Это зависит от этапов взросления и развития. А ещё я думаю, что можно сделать и так, и так. Просто мы живем в то время, когда открытие или вклад какой-то практически невозможен — слишком много всего открыто, слишком много всего сделано.

— На твой взгляд – искусство должно учить или всё-таки это развлекательный жанр?

— Я думаю, что это вечный спор. Хорошо бы, чтобы получалось и то, и другое, но, пускай, хотя бы что-то одно получается, а то сейчас слишком много «ничего».

— Дим, вечно можно смотреть на огонь, воду и … твой вариант.

— На огонь, воду и вывеску бара «Слепой Пью» на Арбате.

— Если отмотать какое-то количество лет назад, прошел бы ты тот же самый путь: Щука, театр Вахтангова.

— Наверное. Не знаю. Я не склонен ни о чем жалеть, у меня всё замечательно.

Я сейчас занимаюсь не только театром, и это прекрасно. Это огромный опыт, и я буду продолжать этим заниматься. И возможно буду делать что-то ещё. Ведение бизнеса для меня принципиально важно, в первую очередь как для личности, как для мужчины и как для актёра тоже.

— Как думаешь, кем ты будешь через 15 лет?

— Не знаю. Собой настоящим — в первую очередь. «Здрасьте, меня зовут Димка», – скажу я весело и почешу седую голову, или бороду свою почешу. Но совершенно точно я не буду представляться: «Здравствуйте, я артист Театра Вахтангова…». Есть вещи, которые стоят на первом месте, а которые — на втором. И это важно. Я в первую очередь представлюсь по имени.

— Чего тебе ещё хочется в жизни? Что бы себе пожелал?

— У меня много желаний. Желание путешествовать, смотреть мир, радоваться каким-то жизненным обстоятельствам. Конечно, хочется выпускать интересные спектакли, работать с интересными режиссёрами, сниматься в интересном кино.

Хочется многое успеть сказать, услышать, сделать, увидеть радость детей, близких — это всё в наших руках. Если ты не сделаешь что-то для своего завтра, то оно может никогда не наступить, даже если ты – не фаталист. Если ты не заточен на то, чтобы что-то успеть, ты это и не успеешь. Ты будешь сидеть ровно на заднице и ничего не делать. Поэтому я лучше буду спорить с Театром Вахтангова, открывать бар успешный или не успешный, где-то прогорать, а где-то выигрывать, или что-то ещё пытаться делать, но не сидеть и ждать. Для меня это и есть настоящая жизнь!

__

Наталия Козлова

Заглавное фото: kino-teatr.ru

___